Неточные совпадения
И добрая работница,
И петь-плясать охотница
Я смолоду
была.
— Правда, правда! — отвечала она, — я
буду весела. —
И с хохотом схватила свой бубен, начала
петь,
плясать и прыгать около меня; только
и это не
было продолжительно; она опять упала на постель
и закрыла лицо руками.
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она
пляшет! как
поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало такой жены
и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул —
и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
А уж как
плясала! видал я наших губернских барышень, я раз был-с
и в Москве в Благородном собрании, лет двадцать тому назад, — только куда им! совсем не то!..
Он
и петь, он
и плясать, он
и сказки, говорят, так рассказывает, что из других мест сходятся слушать.
Она бросалась к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при народе, как
плясать и что
петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их…
Сковороды, про которую говорил Лебезятников, не
было; по крайней мере Раскольников не видал; но вместо стука в сковороду Катерина Ивановна начинала хлопать в такт своими сухими ладонями, когда заставляла Полечку
петь, а Леню
и Колю
плясать; причем даже
и сама пускалась подпевать, но каждый раз обрывалась на второй ноте от мучительного кашля, отчего снова приходила в отчаяние, проклинала свой кашель
и даже плакала.
— Вообразите, я
был у вас, ищу вас. Вообразите, она исполнила свое намерение
и детей увела! Мы с Софьей Семеновной насилу их отыскали. Сама бьет в сковороду, детей заставляет
плясать. Дети плачут. Останавливаются на перекрестках
и у лавочек. За ними глупый народ бежит. Пойдемте.
Он неясно помнил, как очутился в доме Лютова, где
пили кофе, сумасшедше
плясали,
пели, а потом он ушел спать, но не успел еще раздеться, явилась Дуняша с коньяком
и зельтерской, потом он раздевал ее, обжигая пальцы о раскаленное, тающее тело.
— А вот во время революции интересно
было, новые гости приходили, такое, знаете, оживление. Один, совсем молодой человек, замечательно
плясал, просто — как в цирке. Но он какие-то деньги украл,
и пришла полиция арестовать его, тогда он выбежал на двор
и — трах! Застрелился. Такой легкий
был, ловкий.
Выла
и ревела музыка, на эстраде пронзительно
пели, судорожно
плясали женщины всех наций.
— Вот болван! — вскричал студент
и засмеялся. —
И чего орет? Кость не тронута. Перестань, дубина! Через неделю
плясать будешь…
А Миша будто такой веселый,
пляшет и поет: «Я поеду во Китай-город гулять!»
Вечером наши матросы
плясали и пели.
Все
были пьяны
и неистово
плясали, но молча.
Ходят ли они, улыбаются ли,
поют ли,
пляшут ли? знают ли нашу человеческую жизнь, наше горе
и веселье, или забыли в долгом сне, как живут люди?
«Да неужели
есть берег? — думаешь тут, — ужели я
был когда-нибудь на земле, ходил твердой ногой, спал в постели, мылся пресной водой,
ел четыре-пять блюд,
и все в разных тарелках, читал, писал на столе, который не
пляшет?
Скрипач сыграл ритурнель, аккомпаньяторша заколотила на пьянино аккомпанимент развеселой русской песни первой фигуры кадрили; как маленький, потный, воняющий вином
и икающий человечек в белом галстуке
и фраке, который он снял во второй фигуре, подхватил ее, а другой толстяк с бородой, тоже во фраке (они приехали с какого-то бала), подхватил Клару,
и как они долго вертелись,
плясали, кричали,
пили…
Намерение
было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек
и взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске. Митя захлопотал, девки затихли, приготовясь грянуть хором плясовую по первому мановению. Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама
плясать, завизжал от восторга
и пошел
было пред ней подпрыгивать, припевая...
«Что с ним?» — мельком подумал Митя
и вбежал в комнату, где
плясали девки. Но ее там не
было. В голубой комнате тоже не
было; один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она
была там. Она сидела в углу, на сундуке,
и, склонившись с руками
и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь
и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе
и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
— Ах какие! Точно они не люди. Чего они не хотят мириться? — сказала Грушенька
и вышла
плясать. Хор грянул: «Ах вы сени, мои сени». Грушенька закинула
было головку, полуоткрыла губки, улыбнулась, махнула
было платочком
и вдруг, сильно покачнувшись на месте, стала посреди комнаты в недоумении.
Вечером удэгейцы камланили [То
есть шаманили.]. Они просили духов дать нам хорошую дорогу
и счастливую охоту в пути. В фанзу набралось много народу. Китайцы опять принесли ханшин
и сласти. Вино подействовало на удэгейцев возбуждающим образом. Всю ночь они
плясали около огней
и под звуки бубнов
пели песни.
И вот чему удивляться надо: бывали у нас
и такие помещики, отчаянные господа, гуляки записные, точно; одевались почитай что кучерами
и сами
плясали, на гитаре играли,
пели и пили с дворовыми людишками, с крестьянами пировали; а ведь этот-то, Василий-то Николаич, словно красная девушка: все книги читает али пишет, а не то вслух канты произносит, — ни с кем не разговаривает, дичится, знай себе по саду гуляет, словно скучает или грустит.
— Тоже
был помещик, — продолжал мой новый приятель, —
и богатый, да разорился — вот проживает теперь у меня… А в свое время считался первым по губернии хватом; двух жен от мужей увез, песельников держал, сам певал
и плясал мастерски… Но не прикажете ли водки? ведь уж обед на столе.
Откуда что бралось?
и петь-то она умела,
и плясать,
и на гитаре играть…
Из этого разговора ты увидел, что Рахметову хотелось бы
выпить хересу, хоть он
и не
пьет, что Рахметов не безусловно «мрачное чудовище», что, напротив, когда он за каким-нибудь приятным делом забывает свои тоскливые думы, свою жгучую скорбь, то он
и шутит,
и весело болтает, да только, говорит, редко мне это удается,
и горько, говорит, мне, что мне так редко это удается, я, говорит,
и сам не рад, что я «мрачное чудовище», да уж обстоятельства-то такие, что человек с моею пламенною любовью к добру не может не
быть «мрачным чудовищем», а как бы не это, говорит, так я бы, может
быть, целый день шутил, да хохотал, да
пел, да
плясал.
Веселое гулянье! Сердцу радость
Глядеть на вас. Играйте, веселитесь,
Заботы прочь гоните: для заботы
Своя пора. Народ великодушный
Во всем велик, — мешать с бездельем дело
Не станет он; трудиться, так трудиться,
Плясать и петь, так вдоволь, до упаду.
Взглянув на вас разумным оком, скажешь,
Что вы народ честной
и добрый; ибо
Лишь добрые
и честные способны
Так громко
петь и так
плясать отважно.
Спасибо вам на песнях
и на пляске!
Уж тешиться, так тешиться!
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки
и парни в венках. Старики
и старухи кучками сидят под кустами
и угощаются брагой
и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель
и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль
пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш
и несколько их соседей сидят под кустом
и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Работай,
Волну пряди, бобровою опушкой
Тулупчик свой
и шапки обшивай.
Строчи пестрей оленьи рукавички.
Грибы суши, бруснику да морошку
Про зимнюю бесхлебицу готовь;
От скуки
пой,
пляши, коль
есть охота,
Чего еще?
— Рад бы, да не могу, благодетель: ноги не служат.
Было время, плясывал я.
Плясал,
плясал, да
и доплясался.
Когда молодые воротились в Веригино, захолустье гудело раздольем. От соседей переезжали к соседям,
пили,
ели,
плясали до поздних петухов, спали вповалку
и т. д. Кроме того, в уездном городе господа офицеры устраивали на Масленице большой танцевальный вечер, на который
был приглашен решительно весь уезд, да предстоял folle journйe у предводителя Струнникова.
Ленивый
и ничего не смыслящий в хозяйстве, он управлял имением крайне плохо
и вел праздную жизнь, забавляясь над «покойником», которого заставлял
плясать,
петь песни
и т. д.
Его тащил на цепи дед-вожатый с бородой из льна,
и медведь, гремя цепью, показывал, как ребята горох в поле воруют, как хозяин
пляшет и как барин водку
пьет и пьяный буянит.
Дальше вынесли из кошевой несколько кульков
и целую корзину с винами, — у Штоффа все
было обдумано
и приготовлено. Галактион с каким-то ожесточением принялся за водку, точно хотел кому досадить. Он быстро захмелел,
и дальнейшие события происходили точно в каком-то тумане. Какие-то девки
пели песни, Штофф
плясал русскую, а знаменитая красавица Матрена сидела рядом с Галактионом
и обнимала его точеною белою рукой.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично
пел, еще лучше
плясал и вообще
был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили,
и веселье полилось широкою рекой, так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас же перешел на «ты»
и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб
и девок —
пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее. Не мог дойти до хоровода. Уши мои задернулись печалию,
и радостный глас нехитростного веселия до сердца моего не проник. О мой друг! где бы ты ни
был, внемли
и суди.
Там Рисположенский рассказывает, как в стране необитаемой жил маститый старец с двенадцатью дочерьми мал мала меньше
и как он пошел на распутие, — не
будет ли чего от доброхотных дателей; тут наряженный медведь с козой в гостиной
пляшет, там Еремка колдует,
и колокольный звон служит к нравственному исправлению, там говорят, что грех чай
пить,
и проч.,
и проч.
—
И не давай! Так мне
и надо; не давай! А я
буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой
буду плясать. Польсти, польсти!
Но стоило
выпить Никитушке один стаканчик водки, как он делался совершенно другим человеком —
пел песни,
плясал, рассказывал все подробности своего заплечного мастерства
и вообще разыгрывал кабацкого дурачка. Все знали эту слабость Никитушки
и по праздникам делали из нее род спорта.
Притащили Домнушку из кухни
и, как она ни упиралась, заставили
выпить целый стакан наливки
и поставили в круг. Домнушка вытерла губы, округлила правую руку
и, помахивая своим фартуком, поплыла павой, —
плясать была она первая мастерица.
— Антипа заставили играть на балалайке, а Груздев
пляшет с Домнушкой… Вприсядку так
и зажаривает, только брюхо трясется. Даве наклался
было плясать исправник, да Окулко помешал…
И Петр Елисеич наш тоже вот как развернулся, только платочком помахивает.
Тогда князь сзывал к кому-нибудь из товарищей (у него никогда не
было своей квартиры) всех близких друзей
и земляков
и устраивал такое пышное празднество, — по-кавказски «той», — на котором истреблялись дотла дары плодородной Грузии, на котором
пели грузинские песни
и, конечно, в первую голову «Мравол-джамием»
и «Нам каждый гость ниспослан богом, какой бы ни
был он страны»,
плясали без устали лезгинку, размахивая дико в воздухе столовыми ножами,
и говорил свои импровизации тулумбаш (или, кажется, он называется тамада?); по большей части говорил сам Нижерадзе.
Коля Гладышев
был не один, а вместе с товарищем-одноклассником Петровым, который впервые переступал порог публичного дома, сдавшись на соблазнительные уговоры Гладышева. Вероятно, он в эти минуты находился в том же диком, сумбурном, лихорадочном состоянии, которое переживал полтора года тому назад
и сам Коля, когда у него тряслись ноги, пересыхало во рту, а огни ламп
плясали перед ним кружащимися колесами.
Он обрадовался мне, как какому-нибудь спасителю рода человеческого: целовал у меня руки, плакал
и сейчас же стал жаловаться мне на своих горничных девиц, которые днем
и ночью оставляют его, больного, одного; в то время, как он мучится в предсмертной агонии, они по кухням шумят,
пляшут, песни
поют.
Он вынул конфеты
и просил, чтоб
и я взяла; я не хотела; он стал меня уверять тогда, что он добрый человек, умеет
петь песни
и плясать; вскочил
и начал
плясать.
— Вот кабы векселя… это так! Тогда, по крайней мере, в узде ее держать можно. Обмундштучил, знаете…
пляши! Вот у меня соседка, Кучерявина,
есть, так она все мужа водкой
поила да векселя с, него брала. Набрала, сколько ей нужно
было, да
и выгнала из имения!
Мне
было стыдно. Я смотрел на долину Прегеля
и весь горел. Не страшно
было, а именно стыдно. Меня охватывала беспредметная тоска, желание метаться, биться головой об стену. Что-то вроде бессильной злобы раба, который всю жизнь
плясал и пел песни,
и вдруг, в одну минуту, всем существом своим понял, что он весь, с ног до головы, — раб.
Главным воротилой в этом исключительном мирке
был Вершинин; он задавал тон
и твердой рукой вел свою линию; другие управители
плясали уже по его дудке, а в случае проявления самостоятельности подвергались соответствующей каре.
Они
плясали, но в этой пляске, как
и в пении,
было что-то деревянное, мертвое, от чего хотелось плакать.
Или вот придет в келью к матери игуменье, напьется пьян, да
и заставит девок
плясать да песни
петь… ну,
и пляшут, — не что станешь делать-то!